Любое пространство можно считать шекспировским, любой антураж подходит для выражения гамлетовских вопросов. Даже, может быть, более того: самая необычная, маскарадно-лабораторная обстановка лучше передает бесконечно надрывный, принципиально неразрешимый, и оттого незаживающе болезненный характер этих вопросов, — лучше, потому что новее, неожиданнее ярче высвечивает и абсурд, и гротеск, и морально отвратную подоплеку той ситуации, в которой находится главный герой.

Он не выбирает. Он только мечется от одной перспективы к другой, чтобы совершить свой выбор в агонии, в горячке гнева, в полубезумии. Так главный поступок становится всего лишь продолжением изящного жеста, так мучительные попытки хладнокровного расчета разрешаются не иначе, как импульсом, так в мясорубке дней и чувств былая целостность разрушена и смята.